Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

военной администрации привлекать сельских жителей для работ на ответственных объектах. Мастер на все руки, плотник, каменщик и слесарь Алексей Иванович Гагарин вновь оказался востребован, на сей раз в городе Гжатске. Впервые за много лет он покинул семью и дом родной, чтобы употребить свое умение на решение важной государственной задачи.

В госпитале работ по плотницкой части оказалось выше крыши. Гагарин трудился усердно, чем заслужил к себе уважение со стороны начальства. По завершении работ на объекте бригаду перебросили на другую стройку. Возможно, Алексея Ивановича оставили при госпитале. <…> Он попал в военный госпиталь в Гжатск, да так и остался в нем служить нестроевым. И служил и лечился одновременно” [6].

Помимо работы в военном госпитале отец – есть и такие версии – “сторожил складские бункера. Они остались после воинских частей в лесу. Юра жил еще в Клушине с матерью, а отцу часто приносил провизию” [7].

“9 марта, в Юрин день рождения, был ему сделан самый желанный подарок: возобновились занятия в школе” [8]. Понятно, однако, что то были не вполне формализованные занятия – скорее, по-видимому, кружок крестьянских детей, сложившийся вокруг учительницы начальных классов Ксении Герасимовны Филипповой. Из немногих оставшихся мемуаров складывается картина в духе соцреалистических жанровых сценок – “Дети войны”. Деревня Клушино, единственная из двух уцелевших после боев изб. Крохотная, размером с номер в типовой парижской гостинице, комната; нетопленая – нет дров – русская печь; чуть не на головах друг у друга сидят маленькие дети, закутанные во что попало; изо рта учительницы идет пар; вместо тетрадей – обрывки газет, немецких листовок, обоев, бумага для упаковки бандеролей; букварей нет, и гагаринский класс вынужден учиться азам грамоты по оставленному солдатами в сельсовете “Боевому уставу пехоты”; когда учительница объявляет, что урок русского языка закончен и следующим будет арифметика, ученики достают из карманов стреляные автоматные гильзы; это их счетные палочки.

Первый класс занимался одновременно с третьим, второй – с четвертым; вся эта неразбериха и лишения, которые, теоретически, закаляют характеры и сплачивают коллективы, пагубно сказались на жизненном расписании Гагарина, потому что, отходив в эту избу несколько лет, в 1945-м он – одиннадцатилетний! – сможет записаться в Гжатске лишь в третий класс. “После уроков, – докладывает одноклассник Гагарина Е. Дербенков, – приходилось помогать матерям в колхозе. Юра часто пас телят, а я свиней. После немцев повсюду было полно боеприпасов. Ходили мы в Вельковский лес с мальчишками, разряжали потихоньку снаряды. Как? А очень просто: сядем верхом на снаряд, в руках зубило, молоток, бьем, потом отвинтим головку. Как-то на плесе решили взорвать… Насыпали полную фуражку пороха… Удивительно, как уцелели!”

“Жили голодно, трудно, подкармливали нас на солдатской кухне, пока стояли войска” [9]. Завуч клушинской школы утверждает, что Гагарин в те годы “был мальчик из бедной семьи… <…> ходил с санитарной зеленой сумкой по пустым полям и собирал прошлогодние картофелины, сгнившее вырезал, а что съедобно, приносил матери” [7].

“Голод. Крапиву, лебеду, щавель ели, прошлогоднюю картошку гнилую. «Тошнотики»”, – вспоминает одна из клушинских соседок Гагариных.

Анна Тимофеевна вместе с другими женщинами пахала на себе – в упряжке из шестерых; другой тягловой силы не было – а норма была; альтернатива была вскапывать поле лопатой – или на коровах. “Плачем и пашем” [19].

Даже прошлогодний картофель, однако, в какой-то момент кончается. И вот примерно в это время Гагарины принимают важное решение – спасительное для своих биографов, потому что надо быть извергом, чтобы продержать читателя хотя бы еще одну страницу на диете из куцых цитат. Алексею Ивановичу и Анне Тимофеевне приходит в голову мысль перебраться из малоперспективного Клушина в Гжатск, и трудно задним числом не аплодировать этому решению: ведь в городе по определению шире круг потенциальных свидетелей; так оно и оказалось.

“…Кончилась война, и моего отца оставили в Гжатске – отстраивать разрушенный оккупантами город. Он перевез туда из села наш старенький деревянный домишко и снова его собрал” [1]. “В конце 1945 года Гагарины сменили место жительства. На Ленинградской улице в Гжатске они поставили дом, перевезенный из Клушина. Его построил своими руками глава семьи еще в середине 30-х годов” [17].

“Решили мы с ним дом в город перевезти… заметила: сам готовился загодя, осмотрительно, непоспешно” – по “округлой”, почти ритмизованной, речи, напоминающей манеру народных сказительниц, внимательный читатель наверняка уже узнает голос Анны Тимофеевны в записи Т. Копыловой. “Видно, крепко спланировал, какую работу за которой выполнять. Юра с Бориской ему помогали по-взрослому. Землю копали, раствор месили, песок таскали, глину мяли, кирпичи подавали. Дом в Гжатске был таким же, как и в Клушине: в три небольшие комнатки, с вместительной кладовкой, с погребом, пристроенным скотным двором”.

Т. Д. Филатова меж тем указывает вот на что. Да, Гагарины переехали в Гжатск в конце 1945-го, но сам дом, по бревнам, они перевезли только в 1947-м, когда у Зои Гагариной появился муж, а до того жили в “мазанке” (которая, разумеется, не сохранилась). Более того, она утверждает, что в гжатскую школу Гагарин поступил вовсе не 1 сентября 1945 года, а лишь с начала 1946 года – что более-менее подтверждается удивительно непрезентабельным документом из гжатского музеехранилища. Это вырванный из школьной тетрадки листок без каких-либо следов работы архивистов; женским почерком на нем начертана фраза, похожая на расписку, подтверждающую погашение долговых обязательств: “Я, Лунова Елена Федоровна, бывшая заведующая начальной базовой школой при Гжатском педагогическом училище, подтверждаю, что Юрий Алексеевич Гагарин поступил в 3 класс в начале ноября месяца 1945 года в вышеназванную школу”. Дата: 22 ноября 1985 года. Странно, что не 1 сентября; но узнать, с чем связана эта странная дата зачисления, не у кого. Так зачем они все-таки переехали? “Ну, потому что зарабатывать как-то надо было”, – просто отвечает на этот простой вопрос племянница первого космонавта, и на этом путешествие по поросшей колючками каменистой пустыне заканчивается; мы вступаем в утопающий в зелени оазис.

Мемуары Льва Николаевича Толкалина “Наш одноклассник Юрий Гагарин” [10] заслуживают отдельного предисловия. Они практически неизвестны широкой публике; в московских библиотеках книги нет; журнал “Приокские зори”, где напечатаны отрывки, тоже выставлен далеко не в каждой витрине. Вряд ли издательство, взявшееся опубликовать их, озолотится на Толкалине, но было бы полезно дать им ход. На сегодняшний день это самые живые из мемуаров, когда-либо написанных о Гагарине; остается лишь пожалеть, что очень быстро, в 1949 году, пути Гагарина и Толкалина разошлись; таких приметливых мемуаристов рядом с ним больше не окажется.

По сути, это коллекция историй, из которой складывается гагаринский амаркорд: живая, неказенная, сценичная, яркая, пахнущая ароматами эпохи картина юности. Здесь есть история про то, как Гагарин с приятелями обнаруживают на станции “ничью” цистерну со спиртом и, набрав себе кто сколько может, для отцов, успевают при этом напробоваться и затем, “поддатые”, едут в соседнюю деревню за орехами.

Есть история про то, как Гагарин на спор